| На данной странице вы найдете избранные переводы рассказов вьетнамского писателя Нам Као (I пол XX века) (перевод мой, корректирование перевода - Попенко Анатолий ) | |||||
| Честная жизнь Ню была доброй с детства. Когда мать забеременела ею, ее сыну было уже два года. К этому времени у него прорезалось много зубов, и он уже мог есть рис. Он был очень активным и не давал матери ни минуты отдыха. Хотя он ел за четверых, он все равно просил грудь; если мать не давала ему грудь, он катался по земле, извиваясь, разрывал на себе штаны и рубашку, расцарапывал себе лицо и плакал - настоящий скандалист. Ночью с ним было еще тяжелее. Он решил спать с матерью всю ночь; он не мог спать ни с кем, кроме матери, он крепко обхватывал ее. Проснувшись среди ночи, он хватал грудь и тянул в рот, даже если там не было ни капли молока. Молока не было, он все равно мял грудь матери. Он мял ее, как собака, играя, мнет тряпку. Выплюнув грудь, он начинал плакать… Поэтому мать очень переживала, когда вынашивала Ню. Как же бабушка справится с двумя детьми, если оба будут сосать мать? Если второй ребенок будет такой же буйный, как и первый, то они же бабушку в могилу сведут… Но через несколько дней после родов бабушка и мать очень обрадовались, так как Ню оказалась не буйной. Ню была кроткой. Бог дал ей очень доброе сердце. Напившись молока, она отпускала грудь. Ню могла лежать где угодно и шла на руки ко всем. За целый день она вообще не плакала. Если заходил посторонний человек, то он не мог и предположить, что в доме находится младенец. Несмотря на то, что в доме появилась малышка, брат Ню продолжал капризничать, показывать свой нрав, часто плакал и требовал внимания к себе, как и прежде, даже больше, чем прежде. Он продолжал сосать грудь, а иногда выпивал и порцию Ню. Он не позволял Ню сосать грудь матери вместе с ним. Он один обхватывал мать. Если мать давала одну грудь ему, а другую - Ню, он выплевывал грудь и яростно щипал Ню за щеки и отпихивал ее, пытаясь ударить Ню; он плакал, когда мать убирала его руки, отражая удары. Он ревновал, когда мать носила малышку на руках. Из-за этого мать носила Ню на руках тайком и давала ей грудь, когда брат не видел. Ночью Ню спала со служанкой, уступив мать брату, который никогда ей не уступал. Мать и бабушка, заметив кроткий нрав малышки, жалели ее. Не зная, как поступать в таких случаях, бабушка щелкнула языком и сказала сама себе: "Ладно, ничего… Главное, что она это терпит… Если это терпит, то тогда все стерпит…" Все поняли, что у Ню такой характер. А она, тем не менее, была смышленым ребенком. Никто не видел, чтобы Ню что-то выпрашивала или спорила из-за чего-то. Она ела то, что ей давали. Если Ню не хотела есть, то просто говорила: "Я не буду это есть". Она никогда не просила кусочек повкуснее или то, что она особенно любила. Когда Ню была голодна, она бледнела и уходила в какое-нибудь уединенное место, и сидела там, даже не пытаясь отмахиваться от мух. Она сидела молча, и если ее кто-нибудь не окликнет, она не вымолвит ни слова. Затем Ню начинала зевать, нос краснел и у нее текли слезы - это случалось, когда Ню было совсем невмоготу… Каждый раз, когда делили булочку, старший брат отрывал больший кусок. Бабушка и мать говорили Ню: "Он старше, надо ему уступить". Ню считала это справедливым. Но через несколько лет, когда у Ню появились младшие братья и сестры, мать говорила Ню: "Они же младше, что на них обижаться". Ню тоже считала это справедливым… Характер братьев и сестер Ню очень отличался от ее характера. Все они были непослушные, упрямые, жадные до еды, один лучше другого! Когда бабушка и мать возвращались с рынка, дети окружали их. Они висли на бабушке, толкались и обзывали друг друга. А когда те отпихивали их, чтобы поставить корзины, дети обязательно что-нибудь вытаскивали из корзины, как во дворе общинного дома люди украдкой воруют кашу. Только Ню стояла в стороне. Женщинам приходилось кричать, визжать и оттаскивать маленьких дьяволят, чтобы Ню достался самый маленький клубень батата или самый сырой кусок лепешки. Она все равно была костлявой, да и вкусненькое перепадало ей не часто. Другие дети быстро съедали свой кусок и подходили к Ню. Если Ню не отдавала свой кусок добровольно, они выхватывали его из рук Ню. Если кто-то из детей замечал, что у другого кусок больше, он завидовал, обижался, выбрасывал свой кусок и начинал плакать. И Ню приходилось уступать свой кусок, чтобы успокоить ребенка. Если Ню не обращала внимания, то он плакал еще громче. Бабушка и мать топали ногами и ругались. Старший брат, надрывая глотку, ругался с бабушкой. В доме стоял шум и гам. А Ню ела с невозмутимым видом. В конце концов, бабушка и мать подзывали Ню и говорили ей: "Крошечка ты наша! Ничего ты у нас не ешь… Никогда не наедаешься досыта, солнышко!... Ну поделись ты с этим крикуном, не то мы совсем оглохнем, мочи нет терпеть… Ох уж эти крикуны! Съедят все, а потом еще и на нервы действуют!..." *** Каждый раз, когда Ню позже вспоминала эти слова матери, она не могла сдержать горькой усмешки. Не то, чтобы она завидовала другим братьям и сестрам. Разве можно быть такой сумасшедшей, чтобы желать своим братьям и сестрам зла? Ню считала своих братьев и сестер хорошими людьми, радовалась за них, желала им счастья. Но Ню ничего не могла изменить, она спрашивала себя: "Почему в жизни так много несправедливости? Почему честная жизнь не всегда получается счастливой? Почему тем людям, которые отказывают себе в чем-то, которые уступают другим, никто ничего не уступает? Почему успешными становятся жадные, бессердечные, коварные люди, и, как правило, жестокие? … В 17, 18 лет Ню была очень кроткой девушкой. Она была добра, как ангел: она никогда не повышала ни на кого голос, а если кто-то повышал голос на нее, она не смела возражать и замолкала. Нионг, младшая сестра Ню, до сих пор вспоминала одну историю, которая очень забавляла ее. Однажды мать отправила сестер выпалывать сорняки в саду, они должны были управиться до обеда. Зная, что Нионг любит погулять, Ню причмокнула губами и пожаловалась: -Да проще повеситься, чем с тобой вместе что-то делать! Пока ты будешь ворон считать, уже и обед наступит, а мать будет ругать меня, так как я старшая! Нионг скривила губы и сказала: -Ты беспокойся о себе. Если боишься, что тебя будут ругать, давай поделим работу, тебе половину сада и мне. Так они и сделали. Ню принялась за свою половину, а Нионг бросила работу и побежала гулять в саду. Ню подгоняла Нионг, а та отвечала, что у каждого своя половина. Зачем Ню беспокоится о ней? В полдень Нионг еще лазила по деревьям, срывала фрукты и ничего не сделала. Ню почти закончила и сказала сестре: -Я тебя умоляю! Иди, поработай, а то мать придет, будет бранить. Я почти закончила свою половину и тебе помогу немного. Нионг рассмеялась: -Правда? Когда закончишь у себя, помоги мне, ладно… Я сейчас сбегаю на дорогу на минутку, потом вернусь и помогу тебе. Не волнуйся! Я быстро! Я скоро вернусь! -Хорошо! Возвращайся скорее! Если не вернешься, я все брошу! -Ладно! Я скоро! Нионг ушла, а Ню с головой ушла в работу. Она решила выполоть весь сад. Нионг еще не вернулась. Солнце уже стояло высоко. Так как Ню работала с самого утра, у нее заболела спина, и помутнело в глазах. Но если Нионг не вернется, то она не успеет выполоть все сорняки до обеда! Ню позвала Нионг. Но Нионг не появилась. Ню очень разозлилась и, задыхаясь от волнения, расплакалась. Ню должна постараться сделать все до конца. Когда Нионг вернулась, она застала сестру плачущей, а сорняков почти не осталось. Ню не сказала Нионг ни слова, только заплакала еще громче. Нионг вскинула голову и громко сказала: -Ну какая же ты дурочка! Кто тебя гнал? Ну не успела я прийти, надо было оставить в покое мою половину. Почему ты все берешь на себя? … До чего же ужасна эта малышка Нионг. Она вытаращила глаза и сказала это, как отрезала. Она ничем не лучше других. Если кто-то поступает подло, она сразу же повторяет этот поступок. Ню работает, не покладая рук, продаст зелень - и всю выручку приносит матери. А Нионг всегда ищет способ стащить, стибрить, слямзить деньги у матери для своих целей. Бабушка и мать все равно ведь не узнают? Поэтому бабушка доверяла Ню и не доверяла Нионг. Ню честная … Вначале бабушка тоже думала, если Ню честная, то ей можно доверить связку ключей от кладовой. Ню торговала на базаре, делала работу по дому, распределяла расходы, беспокоилась о еде. Но вскоре бабушка поняла, что Ню может испортить любое дело, потому что Ню слишком добра! Если старший брат просил денег на развлечения, Ню давала ему их украдкой, без слов. Младшая сестра по ночам воровала рис с полей для продажи, Ню знала, но не ябедничала матери. Слуги взяли привычку есть помногу, а Ню делала вид, что не замечает этого. Слуги пользовались ее снисходительностью: рис ели мало; вкусную же еду ели, не стесняясь, а рыбный соус вообще перестали употреблять. Когда Ню торговала, она не умела продать дорого. На рынке она никогда не боролась за лучшее место! Она, бывало, разложит товары, а тут придет какая-нибудь нахалка и разложится прямо перед ней. Ню никогда не осмеливалась поправить брюки, ударить нахалку по голове и сбросить ее товары на землю. Дети, завидев Ню на базаре, понимали, что сегодня у них будет лакомый кусочек. Они окружали Ню, как шайка разбойников, затем один торговался за одну вещь, другой - за другую, кто-то выбирал, кто-то что-то рассматривал, зажимал в ладошке, прятал и злорадствовал. Ню не могла за всем уследить, она не была бойкой на язык, у нее не хватало рук, чтобы тягаться с ними. Поэтому дети и покупали, и воровали. Что стоило десять, Ню продавала за пять. А бывало, что Ню не приносила ни одного донга… Продавала она дешево, а покупала дорого. У нее не было столько наглости, как у других; Ню не могла подпрыгнуть, хлопнув себя по ляжкам, и потыкать пальцем в лицо нахалам, которые наблюдали за тем, как Ню торгуется … Бабушка и мать качали головами, причитая: "Это непутевый ребенок. Слишком уж она добрая, поэтому люди ее и обижают … Она не такая прозорливая, как Нионг …" Тогда бабушка перепоручила Нионг торговать на базаре и следить за расходами. Нионг может и съязвить, и отшить, она жестока в меру, к тому же она еще и настырная! Когда она стала ведать расходами в доме, старший брат уже не мог взять ни су, прислуга получала по одной пиале риса, работникам давали одну порцию личинок и одну порцию мелких сушеных креветок, все съедят - будут есть рыбный соус, не хотят есть - пусть терпят! … Тем, кто на рынке дразнил Нионг, приходилось плохо. Нионг могла и волосы выдрать, и пощечин надавать. Нионг даже могла разорвать брюки и рубашку обидчика… После нескольких таких случаев об этом узнали все, и ее стали обходить стороной. Нионг причислили к "молодым да шустрым". Нионг умела торговать и покупать, она была заботливой и аккуратной, но и коготки умела выпускать. Было известно, что она ворует деньги из дома, так как у нее ключи от кладовой. Но она больше денег в дом приносит, чем ворует. Это же свой ребенок, никому не пожалуешься… Таким образом, Нионг, хотя она была младше, взяла власть в доме в свои руки. Она стала управлять всем. Ню только кивала головой и надрывалась на работе … У Ню не было ни одного своего донга. А у Нионг, наоборот, часто водились деньги. Нионг часто покупала брюки и рубашки, золотые серьги и серебряные цепочки. Во время праздничных шествий и гуляний, Нионг наряжалась и веселилась от души. Все деревенские парни пялились на нее. Бабушки и матери, которым нужно было вскоре женить сыновей, тоже на нее поглядывали. На самом деле, матерям не хотелось бы иметь невестку, которая любит наряжаться. На наряды нужны деньги. На золотые серьги и серебряные цепочки тоже нужны деньги. На одежду тоже нужны деньги. А ее деньги станут деньгами собственных сыновей. А разве можно осуждать богатство! К тому же Нионг считалась хорошей хозяйкой и богатой невестой. Она только немного строптивая. Если невестка зарабатывает деньги, тут ничего плохого нет, зачем затрагивать этот вопрос? Если не указывать на ее недостатки, к чему ей демонстрировать свой строптивый характер! Обсудив характер Нионг, люди решили, что пользы от нее больше, чем вреда. И многие искали знакомства с ней! А как же Ню? Ню любила скромность. Ню вовсе не любила наряжаться! А если бы и захотела, то ей негде взять денег на наряды. Бабушка и мать тратили мало, сколько зарабатывали, столько приходилось и тратить. Бабушка шила детям скромную одежду, она считала, что этого достаточно. А если кто-то захочет покрасоваться, пусть сам зарабатывает на это деньги и наряжается! Бабушка не против! Наверно, бабушка думала так про себя. Она, наверно, тоже думала, что Ню хоть немного, а откладывает деньги; ведь она не воровала денег! Если у Ню нет нарядов, значит, она копит деньги. Вот потому на нее никто не обращает внимания из парней. К тому же Ню редко выходит на улицу, она все дома сидит с унылым видом. Ее не интересуют развлечения и праздники. Ей лучше дома сидеть и смотреть за младшими братьями и сестрами… Однажды к Нионг пришли свататься. Бабушка и мать не хотели выдавать младшую дочь вперед старшей, Нионг пришлось отказать пяти женихам. Ню было 26, а Нионг 24. В своей деревне они считались старыми девами. Бабушка и мать начали тревожиться. И Нионг тоже. Нионг считала, что с ней поступают несправедливо, а Ню разочаровалась в жизни. Каждый раз, когда к Нионг приходили свататься, Ню плакала в подушку. Ню смутно осознавала, что ее доброта никому не нужна. Ню было очень больно, когда мать и Нионг обозвали ее тупицей, и она расплакалась еще сильнее. И все-таки пришлось выдать замуж Нионг, так как у нее были младшие сестры по 18 и 20 лет, девки на выданье. Незачем заставлять их мучаться. Вскоре сосватали и их. А Ню так и осталась без мужа. Ей скоро должно исполниться 30. Ню уже не хотела думать о муже и детях, она будет сидеть дома с братьями и сестрами, смотреть за племянниками. Она будет любить их, как она любила бы собственных детей. Ню будет доживать свой век в одиночестве, как монахиня. Но однажды, когда Ню и думать забыла о муже и детях, для нее нашелся жених. Он был единственным ребенком из знатной, но утратившей свое влияние семьи из их деревни. Родители у него давно умерли, братьев и сестер не было. Он не знал, куда податься, и ушел на заработки несколько лет назад, но ничего не нажил - как ушел ни с чем, так и пришел ни с чем. Cкажем прямо: он был родом не из последней семьи, просто он был очень беден. Он, наверно, хорошо подумал перед тем, как жениться на Ню. Ню 30, а ему 25. Выходит, она его намного старше. Однако его одногодки, или девушки моложе его, да еще из благородной семьи, как у Ню, вряд ли пойдут за него. А Ню уже засиделась в девках, ее первый раз сватают. У него нет денег и родственников, конечно, ему надо искать какую-то опору в жизни. Разве бабушка и мать Ню не помогут хоть немного своей единственной незамужней дочери? Она ему понужнее будет, чем молодая жена… А старший брат Ню рассуждал так: все-таки лучше устроить судьбу сестры, чем оставить ее в доме нянькой; все знают, что она добрая, плохого никому не делает; но если пристроить ее, то и пересуды в деревне прекратятся. А если встать на место бабушки и матери! Какая мать не желает своей дочери выйти замуж? Бабушка уже испереживалась о судьбе Ню. Бабушка понимала, что участь старой девы никого не может обрадовать. Раньше Ню жила с матерью и горя не знала, а теперь пусть посмотрит, что такое жизнь. Бабушка оптимистично смотрела на замужество Ню. Может он и женится ради имущества, ну и что в этом странного, что удивительного, если человек жаден при такой-то жизни? Если бы он был из богатой семьи, он бы не женился на Ню, которая старше его на пять лет. Он беден, вот Ню ему и приглянулась. Если он обращается к ней за помощью, он должен с ней считаться. Если он будет считаться с Ню, то ей будет легко; а если Ню с ее ангельским характером выйдет замуж за грубого и кичливого мужчину и его родители будут издеваться над невесткой, то тогда ей придется несладко … Хотя жить с Ню не очень легко. Но, по крайней мере, Ню ничего не делает, у нее нет своего мнения, она не будет перечить мужу. Ей можно что угодно приказать, и она будет слушаться, как цирковая собачка. И все-таки Ню вышла замуж! … Это очень длинная история. Зачем все пересказывать? Можно было бы рассказать подробности замужней жизни Ню, но все у нее было, как у всех. Человек в любой ситуации остается человеком, не так ли? И при любых условиях жизнь протекает, следуя своим неизменным законам… Скажем так: Ню жила счастливо первые несколько лет. Это все благодаря деньгам, которые дали бабушка и мать, чтобы молодая семья нажила имущество. Но человеку свойственна забывчивость. Вскоре муж Ню стал думать так: "Я взял немолодую жену, понес урон, значит, следует жить на ее деньги, гулять в свое удовольствие, чтобы хоть как-то компенсировать свое положение". И муж Ню предался безудержному разгулу. Ню могла пресечь это, могла защитить имущество и счастье своей семьи. Но нет! Она не сделала ничего… Ню не вымолвила ни слова. Она уже привыкла терпеть. Ню терпела и плакала. Муж злился на нее, когда она плакала, так как ему приходилось слушать сдавленные рыдания человека, которого мучают угрызения совести. Ню терзала и мучила саму себя, старела и угасала с каждым днем … Затем ее муж взял вторую жену. Она была моложе Ню на десять лет и хитрее ее раз в сто. Ню могла не признать вторую жену своего мужа, но она ничего не сделала, не сказала ни слова. Ню покорно благословила их брак. Ню радостно ввела младшую жену в их дом. Ню молча отворачивалась, когда супруги смеялись и шутили у нее на глазах. Ночью Ню рыдала. Господи! Как Ню рыдала! Она рыдала так тяжело, что у всех людей выступали слезы, новоявленные супруги тем временем спали вместе на одной подушке. Случилось то, что должно было случиться: младшая жена потеснила Ню, лишив ее всех прав. Она стала хозяйкой в доме. Она придиралась к Ню по любому поводу. Она била и бранила Ню. Та не смогла это долго терпеть, ушла из дома мужа и вернулась к матери … Мать Ню была в бешенстве. Старший брат Ню был разъярен еще больше. Младшие сестры, которым Ню всегда доверяла, были в ярости. Они все вместе ругали Ню на чем свет стоит. Затем они решили заставить Ню подать в суд на мужа за измену… Подать в суд? Ню будет подавать в суд на мужа? Господи! Ню не могла поверить в это: нужно подавать в суд друг на друга, чтобы заставить полюбить друг друга… Да и к тому же, такой человек, как Ню, если скажет бранное слово, потом со стыда сгорает, а сейчас ей надо идти в суд, чтобы добиться признания вины от мужа, которому она за все время ни слова поперек не сказала… Нет! Никогда в жизни! Ню сидела с отсутствующим видом, не отвечая на вопросы. И ее родственники все поняли. Они поняли, что Ню никогда не осмелится подать в суд, никогда в жизни она не согласится идти в суд. Они собрались, чтобы еще раз отругать Ню. Разгневанный старший брат Ню решил не признавать свою сестру-тупицу. Если она не пойдет в суд, он выставит ее из дома. У Ню не было времени на раздумья: сначала она вытрет слезы с глаз матери, затем пойдет просить милостыню, если ей все еще жалко своего мужа! … Ню слушала крики родственников, которые кричали так, будто вколачивали гвозди своим криком. Она опять надолго ушла в себя. Ню рыдала навзрыд… И что же она сделала? Господи! Она всего лишь пошла на поводу у своего доброго характера: Ню вернулась в дом к мужу и его младшей жене и стала жить на правах служанки в доме, где все имущество было куплено на деньги матери Ню… 1943 | |||||
|
Ожидание дождя Дождя не было уже целую вечность. Каждый новый день напоминал предыдущий: проснешься, и солнце сразу же слепит глаза. Всем это уже надоело, никто не хотел видеть солнце, но разве солнце об этом могло знать? Каждое утро люди с надеждой выходили во двор и смотрели на небо в поисках туч, но с востока на них опять смотрело ненавистное солнце, улыбаясь из-за выжженных листьев деревьев. У солнца был очень веселый вид. Оно излучало какую-то нагловатую радость. Своим издевающимся взглядом солнце будто хотело сказать: "У меня все хорошо; сил у меня, как у быка; мне незнакомы боль и усталость; и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра и через 10, 20, 30 дней я снова встану поутру в бодром здравии, задрав нос, улыбнусь, затем нахмурюсь и злобно посмотрю на вас, людишек". По бескрайнему голубому небу проплывали облака, похожие на вещи, которые повесили сушить. Небо над головой напоминало прозрачный хрусталь, но его блеск был очень сухим, почти как сверкание стали. На небе не было и намека на дождь. И люди отчаялись. Они хмурились, вздыхали, цокали языком, охали, молились богу и проклинали его. Все это потому, что дождя не было уже целую вечность. Солнце нещадно жгло землю, а земля трескалась. Дороги в деревне побелели, запылились, высохли; бежишь по дороге - только пятки сверкают. На больших деревьях, таких как грейпфрут, мелия и хлебное дерево, поникли листья, они больше напоминали дождевые капли; а все кустарники засохли или сбросили листву. Листья арековой пальмы пожелтели и осыпались по краям, они болтались, как крылья курицы. Пруды превратились в покрытые пленкой болота с густой, мутной, пузырящейся водой. Рыбе было нечем дышать, и она всплывала на поверхность, бурно протестуя, как на демонстрации. …Но все это мало кого интересовало. Поля высохли и растрескались, рис завял, а это означало смерть. По всей деревне люди суетились, как ошпаренные. Повсюду сновали люди с ковшами, они шли за водой, скопившейся за ночь. Люди ругались, дрались, затевали судебные разбирательства, все это - из-за жажды. Хотя в каждом пруду воды осталось не больше, чем коровьей мочи, люди думали, что ее еще хватит. Одни набирали воду, а шестеро ждали рядом, держа ковши наготове. Сначала пришедшие за водой ругались с хозяином пруда. Он кричал: "Чтоб вы сдохли!". Ему отвечали: "Сдохнем, ну и пусть, а если погибнет рис, это хуже смерти. Погибнет рис, что тогда мы будем есть? Будем разевать рот и терпеть? И все равно придем сюда за водой! Последний оборванец будет биться не на жизнь, а на смерть…" Когда хозяин пруда отступился, за водой опять стали приходить люди, которые ругались друг с другом и ломали ковши друг у друга. А были и такие, кто не хотел бороться за выживание, днем они лежали дома, обмахиваясь веером, а ночью пробирались на поля, разбирали запруды и тайком сцеживали воду. А когда хозяева приходили на поле, оно уже было сухим, тогда они доходили до того, что разрушали норки полевых крабов, чтобы добыть воду!... И люди дрались, разбивали головы из-за этого. Так было, когда великая засуха только началась. А теперь и болот не осталось. Если раньше где-то и можно было набрать воды, то сейчас люди уже все вычерпали. Больше черпать было негде. И люди были вынуждены сдаться. Ночью, когда, казалось бы, можно спокойно лежать и не затыкать уши, чтобы не слышать ругань людей на полях, приходилось слушать стоны и жалобы. Ки было невыносимо жарко. Она вошла в дом, чтобы отдохнуть, а не чтобы таращить глаза и ворочаться с боку на бок без сна всю ночь напролет. Но бабушка решила ей помешать. Бабушка принадлежала к числу паникёров, она всю жизнь за что-то волновалась. Бабушка часто повторяла детям и внукам: "Человек должен беспокоиться обо всем, если он не беспокоится, то чем же он отличается от животного? Те, кто не хотят поднять свой зад и топчутся на одном месте, как свиньи, - испорченные люди. Они еще молоды и глупы, их надо постоянно лишать чего-либо, чтобы они задумались. Если сегодня есть еда, надо беспокоиться о еде на завтра… Кто не беспокоится - конченый человек. А я? Если рис заготовлен на год вперед, я уже думаю о заготовке риса на следующий год.." Это действительно было так. Ки видела, что бабушка часто не спит по ночам. Она охала, без конца ругая детей и внуков. Это стало происходить еще чаще после того, как кончилась вода и высохли поля. Бабушка не спала ночами и не давала спать никому. Бабушка причитала, проклинала небеса, жаловалась детям и внукам, беспокоилась о том, что пропал урожай, что рис плохой, что есть нечего, что надо продавать поле, сад, дом; бабушка уговаривала идти просить милостыню… Ее волновало еще множество других вещей. Но если бы она беспокоилась только о себе, она бы облегчила жизнь другим. Разозлившись на что-нибудь, бабушка хотела, чтобы все злились вместе с ней. Она не давала спать, чтобы все слушали ее причитания. Бабушка начинала бранить тех, кто засыпал и бормотал что-то невнятное сквозь сон. "Почему ты торопишься заснуть? Все равно настанет время, когда три дня во рту не будет и зернышка риса, а в животе будет пусто, как у собаки с глистами. Не знаешь, когда можно будет еще так сладко выспаться, не так ли?.." Бабушка упрекала так методично, что приходилось бодрствовать и волноваться вместе с ней. Раз в месяц бабушка урезала порцию риса. Сначала она отменила завтрак, потом ужин, а вскоре и в обед никто не наедался досыта. Сначала каждый получал три порции, затем две, затем одну. Ки боялась, что если небо и дальше будет так же немилосердно, то в их доме будет введен такой режим: день есть, день голодать, чтобы в животе осталось место для тревоги. Ки внезапно разволновалась. Однажды Ки читала газету и увидела, что бабушка вернулась с рынка с корзиной, наполненной высохшим водяным вьюнком. Бабушка еще не успела отдышаться, чтобы начать причитать о том, что сегодня рис еще хуже, чем вчера. Ки закатила глаза и сказала с вызовом: - Только не надо молить о дожде! -Если не будет дождя, то твой отец помрет. Рис почти засох, если не пойдет дождь, есть будет нечего. Как мы выживем-то? -А сейчас такое время, что засуха - счастье, а дождь - погибель. -С чего ты взяла? -Таков закон неба. В этом году засуха всем на пользу. Мы лишимся одного урожая, а в следующем году рис опять вырастет. А если бы засухи не было, то все посевы бы погибли. Ки произнесла эти слова очень уверенно и даже не улыбнулась. Она не шутила. Бабушка посмотрела на нее с недоверием. -Откуда ты знаешь? Ки ткнула пальцем в газету с притворным раздражением -Ну беда с вами, бабушка! Об этом же в газетах пишут! Глаза бабушки округлились от удивления. -В газетах? А что там об этом пишут? -Сейчас я вам прочту. Это очень странная история… И Ки начала читать: " В деревне Дай-лан, тонг Лыой-хуен, уезд Бат-Хан, провинция Х-Н случилось следующее происшествие. В деревне жила торговка по имени Нгуен Тхи Дуень. Она возила рис на продажу в деревню Нгу Хонг. Чтобы туда доехать, надо было переплыть через реку. Недавно она как обычно продала рис, взяла корзину и села в лодку, чтобы плыть домой. Когда лодка была на середине реки, она опустила корзину в реку, чтобы набрать воды и умыться. Вдруг диковинная рыба-шар перепрыгнула через край лодки и упала в ее корзину. Никто в лодке этого не заметил. Тхи Дуень поспешно убрала эту корзину от посторонних глаз и укрыла ее, чтобы никто не увидел рыбу. На берегу Тхи Дуень расплатилась с лодочником и понесла корзину домой. Рыба-шар все еще трепыхалась внутри корзины. Придя домой, она радостно похвасталась мужу: -Сегодня моя работа принесла мне около 4 хао! -Получила деньги, да? -Нет, не деньги, а гигантскую рыбу-шар! И она рассказала ему о рыбе, которая запрыгнула в корзину. Муж был голоден, он накрыл стол и ждал жену. Выслушав ее рассказ, он сказал: -Принеси корзину в кухню и возьми разделочную доску. Сначала поедим рис, а потом поджарим твою чудо-рыбу. Жена, как ей велел муж, поставила корзину на кухню и накрыла ее доской, чтобы кошка не утащила рыбу, а затем села ужинать. Муж закончил есть первым и пошел смотреть на рыбу, но вместо рыбы-шара там оказался карп, который стоил сотни донгов. Муж пошел переспросить жену: -Так что за рыбу ты принесла? -Рыбу-шар. -Ты, похоже, перегрелась на солнце и обозналась. Это же огромный карп, а не рыба шар! -Что за глупости ты говоришь! -Я серьезно, иди посмотри... Жена удивилась, и они вдвоем пошли смотреть на рыбу. Но не тут -то было! Рыба -шар? Нет! Рыба-карп? Опять не угадали! Там оказался старик с седыми волосами, он сидел на корточках в корзине. Медленно поднявшись, он сказал им: -Не ждите дождя, а тем более не жалуйтесь Богу, что нет дождя. Сейчас вы потеряли только один урожай, а если бы был дождь, взошел бы рис, но не хватило бы людей, чтобы его собрать, а если и нашлись бы люди, то весь рис все равно вам не съесть. Супруги в страхе переглянулись, а когда они повернулись к старику, его уже и след простыл. И их зубы застучали от страха". Ки перестала читать и посмотрела на бабушку. Бабушка тоже дрожала от страха. Боже мой! Такое напечатать в газете!... А если уж напечатали, то это точно правда. Если бы это было неправдой, разве кто-нибудь осмелился бы такое напечатать? Да если бы в газете напечатали о смерти бабушки, бабушка бы сразу в это поверила. Ки знала это наверняка. Она обрадовалась тому, что больше не услышит оханья бабушки. Так и случилось. С того дня бабушка Ки не осмеливалась роптать на Бога и молить о дожде. Но за одной бедой пришла другая. Через несколько дней слухи о диковинной рыбе расползлись по всей деревне. Ки было очень тяжело сдерживать смех и сохранять серьезный вид. История постепенно приобретала новые детали. По словам соседей, эта история произошла не в далекой деревне, а в деревне Ви Чи, что на другой стороне реки. А диковинная рыба водится в речке, на которую Ки ходит купаться. Стоит Ки отойти от дома на 10 шагов, и уже слышно, как соседи пересказывают эту историю уверенным тоном, будто она произошла с ними. Если бы Ки попыталась поспорить с соседями, то они скорее всего ее переспорили. Но Ки и не собиралась спорить. Она сохраняла серьезный вид и даже не улыбнулась… Однажды утром какой-то человек, одетый по-европейски, подъехал на велосипеде к деревне Ки. Он остановился перед Ки, когда она возвращалась с купания. Он приподнял шляпу и поприветствовал Ки. Ки учтиво ответила: -Уважаемый господин, чей дом вы ищете? -Я вообще-то никого здесь не знаю. Я корреспондент из газеты. Ки посмотрела на него очень внимательно, так как журналисты казались ей кем-то очень необычными и странными. Она заволновалась и мелко задрожала… Журналист продолжил с важностью: -Я приехал, чтобы узнать историю о рыбе, которая превратилась в старика… Ки сжала губы, чтобы не рассмеяться. 1943 | |||||
|
Урок о том, как подметать пол Хонг бесцельно гуляла по саду в одиночестве… Она вышла совсем недавно. Хонг всегда гуляла одна. Тхао уже вернулась (Тхао - это служанка, которая присматривает за младшей сестренкой Хонг). Сестренка еще не умеет ходить. Их родители в последнее время часто ругаются, и Хонг не понимает почему. Отец Хонг очень строгий, и с этим приходится мириться. Он особенно суров, когда пишет или увлечен чтением. На это время плотно закрывается дверь в кабинет и открывается окно. Он может читать или писать целый день, тогда ему нужен полный покой и уединение. Стоит Хонг чуть повысить голос, и отец сразу начинает браниться. Однажды он с грохотом распахнул дверь, выбежал из кабинета и был готов наброситься на Хонг. Она испугалась до смерти, и поэтому очень боялась отца. Каждый раз, проходя мимо его кабинета, Хонг задерживала дыхание, становилась на цыпочки, стараясь передвигаться как можно тише. Иначе никак. Во все же остальное время отец был добр, как Будда. Когда он выходил из кабинета, то всегда звал Хонг. Если отец шел купаться или по делам, он гладил Хонг по голове, спрашивал о чем-нибудь, ласково смотрел на нее, легко хлопал по щеке и говорил: "Ну ладно, иди погуляй". Если отец был свободен, он выносил во двор два стула. На один садился сам, а на другой усаживал Хонг, и они разговаривали. Обычно говорила только Хонг. Она рассказывала о матери, о сестренке Тхиен, о щенке, о луне и о волшебной лампе небесного императора. Иногда она вспоминала дядюшку Хоа и дядюшку Кима, да и других дядюшек, которые приходили к ней, когда у нее болел живот. Хонг говорила, заливаясь смехом. Глаза Хонг были похожи на ягоды смородины, она улыбалась уголками губ, обнажая белые и маленькие, как у мышки зубки; аккуратная головка и пухленькие ручки вместе создавали очень милый и привлекательный образ. Отец умиленно смотрел на нее, слушал и радостно смеялся. Временами его глаза становились влажными от избытка чувств. Отец брал Хонг за руку, пересаживал ее к себе на колени, обнимал, гладил ее волосы и целовал. Нет! Разве он ее ненавидит? Наоборот, отец ее очень любит. И мать ее тоже любит. Обычно родители ели только рис с рыбным соусом, но мать всегда покупает для Хонг что-то особенное: мясо, рыбу, яйца или бобы, и, конечно же, булочку. Если Хонг что-то захочет, то на следующий день, когда мать вернется с рынка, Хонг найдет это в ее корзине. Мать всегда разговаривала с Хонг очень мягко, бранила редко, только когда Хонг шалила или пачкалась. А сейчас все по-другому. Хонг постоянно ругают даже за самый маленький проступок. Если Хонг разговаривает сама с собой - ругают, падает - ругают, идет медленно - ругают, если она не хочет есть невкусную еду - ругают… Короче говоря, ее всегда наказывают. Но разве она виновата в том, что в доме грязно и полным-полно мух, что собака разрыла бетель в саду, что малышка Тхиен падает и плачет… Разве Хонг может что-то с этим поделать? Но все равно мать будет бранить ее, после чего Хонг ходит целый день с плаксивой миной, но не осмеливается заплакать, она просто старается избегать родителей, прячется в саду и играет одна. Играть одной очень скучно, а Тхао еще не вернулась. Хонг ничего не замечает вокруг и часто грустит о прошлом, о том, как все было еще полмесяца назад. Когда Тхао ходила гулять с Тхиен, Хонг плелась вслед за ними. Они гуляли по всей общине! В то время у Хонг было столько друзей! Красноносый Хи, вечно голый Хэн, лысый, как грейпфрут, Тао с выпученными глазами, как у пресноводной улитки, а также Хи, Муй и Вот… С ними было так весело! А сейчас Хонг приходится играть с мелией, бананом и апельсиновым деревом. Она называет их "дядюшка мелия", "дядюшка банан" и "дядюшка грейпфрут". Хонг взяла лепесток соцветия банана, набрала в нее песка и стала продавать его "дядюшкам" как рис. Но они не умели говорить. Хонг приходилось говорить вместо них, она спрашивала, а потом отвечала за себя и за них. Но надо быть осторожней! Если мать это увидит, тo будет ругаться: "Хонг с ума сошла!". По ее мнению, только сумасшедшие бормочут себе под нос. Если она узнает о проделках с песком, то Хонг конец! В любом случае будет ее бить. Шалости с песком, грязная одежда, волосы, лицо, руки. У кого есть время, чтобы отмывать Хонг? Да и где взять деньги на мыло? Мыло ведь дорогое, как корень женьшеня, оно на вес золота… Мать пока ничего не знает, но скоро ей придется влезть в долги, чтобы выкроить деньги на мыло. Мать запрет Хонг дома и не разрешит выходить на улицу. Если Хонг выйдет из дома, ей оторвут ноги! Оторвут ноги!! Еще немного и ей оторвут ноги!!! Но Хонг все равно не могла понять, почему у матери так резко испортился характер. Хонг знала только одно: недавно родители были очень расстроены. Отец был хмур и встревожен, особенно после прочтения утренних газет. Он положил газету на стол, в отчаянии покачал головой и сказал матери: -Ситуация уже накалена. Я не думаю, что трудности кончатся в этом году. -Почему? -Бумага же в дефиците! Выпуск газет очень строго ограничивают! Отец вздохнул. Мать тоже тяжело вздохнула. Отец нахмурил лоб, так небо хмурится перед дождем. Мать заставила себя улыбнуться и сказала: -Ну и что! Зачем заранее беспокоиться? Сейчас тоже тяжело, и что, нельзя потерпеть? К тому же, нашей семье всегда жилось тяжело, я уже привыкла. Если есть еда - будем сыты; нет еды - будем голодать. Зачем волноваться, дорогой? Ну, допустим, ты права. А как же долг? -Да никуда мы от него не денемся! Не станут же они нас на мясо забивать! Отец усмехнулся, и мать тоже улыбнулась. Минуту спустя она добавила: - Это, конечно, шутки, но долг все равно надо выплатить. Мы не в безвыходном положении. Если можно что-то продать, надо продавать и вернуть долг. -Что же можно продать? -Дом! У нас же долг из-за дома! Если нечем платить, надо продать дом и заплатить долг, что же здесь непонятного? -Да, дом продадим, зато лицо сохраним… -А что нам остается? Ты должен понять, что надо действовать прямо сейчас. Отец опять замолчал. Но иногда его глаза метали злобные взгляды, на него было страшно смотреть. Мать схватила Хонг и шепотом сказала: "Иди погуляй!". Затем мать тоже незаметно вышла. Она отвела Хонг к соседке, так как боялась, что отец устроит скандал. Подобные перепалки повторялись уже не раз. Хонг ничего не понимала, но чувствовала, что скоро что-то должно случиться. Смутное беспокойство овладело Хонг. Отец работал больше обычного. Когда становилось совсем темно и нельзя было разглядеть букв, отец выходил из кабинета. Он всегда был задумчив, но сегодня позабыл о делах и позвал Хонг. Хонг по привычке подождала его во дворе и, подбежав, повисла не шее. Но отец легонько оттолкнул ее и сказал хмуро: -Иди погуляй! Дай мне отдохнуть. У меня болит голова. Однажды отец получил письмо. Но это было письмо не от дядюшки Хоа, так как отец не улыбался, когда читал его. Он помрачнел, а затем немного побледнел. Мать увидела это и озабоченно спросила: -От кого это письмо, милый? Похоже, отец не услышал, и поэтому не ответил. Мать подумала, что он зол, и не стала переспрашивать. Немного погодя отец неожиданно сказал: -Завтра я рассчитаюсь с Тхао, и мы ее отпустим. Хонг уже 5 лет, немаленькая, будет смотреть за сестрой. Завтра пойдешь на рынок и купишь диоскорею , покрасишь всю нашу белую одежду, чтоб не тратиться на мыло. А 30 корзин с рисом, что у нас есть, нужно пересыпать, будем расходовать рис экономно: есть понемногу, только чтоб не помереть с голоду! И забудь о булочках для детей! Приказ отца прозвучал отрывисто и четко. Тхао вернулась, и Хонг взяла у нее сестру, чтобы нянчиться с ней целый день! Хонг постоянно ругалась, так как сестра падала, плакала и ударялась. Одежду всей семьи выкрасили в коричневый цвет. Когда мать возвращалась с рынка поздно, отец готовил еду сам. Теперь родители ели только вечером. На ужин был только рис, и Хонг не давали никаких булочек. Мать постоянно ее загружала работой, а сама не находила себе места и часто ругалась.
Хонг побледнела и вернулась во двор. -Я здесь, мамочка. -Опять пытаешься улизнуть? Забудь об этом! Я что сказала? Будешь сидеть дома! В голосе матери слышалось раздражение. Хонг с трудом перелезла через веранду, которая доходила ей почти до плеч, и нехотя вошла в дом. Она широко открыла глаза и невинно посмотрела на мать… -Что ты на меня смотришь? Ты лучше посмотри, что в доме творится! Смотри, как грязно, а ты даже не додумалась подмести! Только я возьму метлу, тебя уже и след простыл. Хонг достала из угла метлу. Ее ручка была очень толстой, такой толстой, что Хонг не могла ее ухватить. Она постоянно меняла руки, брала веник то правой, то левой рукой, но все равно ей было неудобно. Мать закричала: -Ну что ты растерялась? Руки слишком красивые? Дылда здоровая, а метлу держать не умеет! А вот есть, это мы можем… Все, подметай живо! Когда Хонг подметала веранду, метла попала в щель и застряла. Хонг попыталась вытащить ее, но она согнулась и выскочила из рук. Мать стиснула зубы и запричитала: Боже мой, боже мой! Вот чучело! Больше гулять не выйдешь! У Хонг перехватило дыхание. Она перестала подметать и посмотрела на мать глазами, полными слез. Ее губы задрожали, и лицо перекосилось. Мать пришла в ярость. Раздраженная, она подскочила и закричала дочери в лицо: -Что стоишь? Быстро подметай, не то убью! Подметай живо! Хонг испугалась и быстро схватила метлу. Из-за спешки метла опять выпала у нее из рук. Тогда мать протянула руку, чтобы дать ей пощечину, но Хонг закрылась одной рукой, а другой - подняла метлу. Мать успела совладать с собой, и Хонг опустила руку, обхватила метлу двумя руками и с трудом повернула ее, как поворачивают каменную ступу. На это было больно смотреть! Мать сдержала гнев, обхватила руками руки дочери и стала учить ее подметать, как в школе учат письму… Надо держать метлу прямо, вот так. Вот! Что вцепилась в метлу? Не убежит она! Води метлой плавно: сначала подмети здесь, потом переходи сюда, потом туда… вот так! Мать делала широкие взмахи, и Хонг волочилась за метлой. Она склонила голову чуть ли не до земли. Слезы потекли из ее глаз, но она стиснула зубы и сумела не заплакать. Какое-то время мать подметала с энтузиазмом, затем разжала руки, выпрямилась, вздохнула и сказала дочери: -Ясно, как надо подметать? Теперь работай, а я посмотрю. Хонг начала подметать, но все равно это выходило неуклюже, неумело. Метла нерешительно крутилась и не могла принять нужное направление. Тело матери нестерпимо зудело. Она не могла этого вынести. Несколько слезинок упали из ее глаз. От злости она ударила себя по бедру. Хонг вздрогнула и выронила метлу. Вот это был удар! За ним последовал еще один. В этот раз он пришелся на ее щеку, и Хонг почувствовала разницу между дружеским похлопыванием отца и пощечиной матери. Она согнулась пополам и расплакалась. Мать пришла в изумление, будто неожиданно поняла всю безрассудность и глупость своего поступка. Потом застыла на мгновение, схватила метлу и начала подметать неистово, как сумасшедшая, как дикарка. Она зажмурила глаза, затем расплакалась. Слезы и сопли текли на пол ручьем. Она подметала и тихо причитала: -Господи! Господи! За что мне такие страдания?
Отец молча наблюдал за трагедией, которая разыгралась у него на глазах. Его душу пронзила острая боль. Он вспомнил, как дочь посмотрела на него, обливаясь слезами, будто моля о помощи, а он отвернулся, притворившись, что не заметил ее взгляда. Весь день отец чувствовал себя угнетенно. Он как обычно пошел в кабинет, но не мог писать, а просто смотрел в окно. Его взгляд был устремлен в отдаленный угол сада, на дочь, которая задумчиво сидела в зарослях банана, мелии и грейпфрута. Ей было еще хуже, чем ему, раза в три-четыре. И у отца потекли слезы. Вечером они нехотя поели холодный рис с кунжутом. Хонг выпила воды и молча ушла в спальню. Немного погодя в комнату вошел отец, прилег рядом и стал обмахивать ее веером. Другой рукой он поглаживал ее шелковистые волосы, но она не проснулась. На самом деле она только делала вид, что спала… Вдруг Хонг услышала шепот матери: -Сегодня я сильно разозлилась и дала Хонг пощечину, а сейчас у меня на душе кошки скребут. Весь день я вспоминаю об этом и плачу. Не знаю, что на меня тогда нашло. Отец ответил: - Это все из-за нервов. У меня точно так же, я знаю, что придираюсь к Хонг без причины, а все равно кричу на нее, тогда внутри у меня все кипит, а потом я злюсь на себя. -И я так же… -Но мы должны знать меру! Я заметил, что в последнее время Хонг стала медлительной, ничего не замечает вокруг, она уже не такая бойкая и любознательная, как прежде. Мы ее уже заругали до одурения. Мы хотим, чтоб она все делала идеально! Но она еще слишком мала: в августе будет только пять лет. За что мы ее так? -Я тоже не знаю. Что с нее взять? Разве ребенок должен прислуживать родителям? -Тогда почему ты от нее так много хочешь? Почему, если у нее что-то не получается, бьешь? -Я же сказала: она сумасшедшая. У нее проявляются кое-какие признаки. Я нервничаю, а она страдает… Что я за мать! А она спит, как сурок… На самом деле Хонг не спала… Она все слышала, и слезы потекли по ее щекам сами собой. Хонг не стала их вытирать, так как боялась, что заметит отец. Вдруг отец повернулся к ней, обнял, поцеловал в щеку, удивился на мгновение и удрученно сказал: -Как же тебе тяжело, малыш! Даже во сне ты плачешь… 1943 | |||||
| копирование и использование данного текста только с разрешения переводчика | |||||
|
Эпитафия Вот и все. Ты уже умер? Но я почему-то обрадовался, когда получил это известие. Если честно, я не знаю, стоит ли мне вообще убиваться или нет. Кто-то скажет, что такая тяжкая жизнь, как у тебя, хуже смерти. Но все равно мне грустно, мне очень плохо, я иногда не сплю ночами. Честное слово, Фук…. Люди часто обвиняют меня в равнодушии. Они ошибаются. Я просто ненавижу ложь. И потому, что я ненавижу ложь, я сам становлюсь лжецом. Просто я обманываю по-другому - я запер свои чувства в железную клетку. Когда я вижу, что люди оплакивают тебя только ради соблюдения ритуала, у меня в душе все каменеет; когда я вижу, что люди плачут с надрывом, я стесняюсь своего желания заплакать. Я пришел сейчас, чтобы проводить тебя в последний путь, но чувствую себя лишним, ведь плакальщиков здесь уже достаточно. Твоя молодая жена, согнувшись пополам, как стружка, ревет, как целый оркестр. Только двое твоих детей не делают ничего чересчур. Они не воют, не катаются по дороге, как пиявки в известке, не шмыгают носом. Если на глазах выступают слезы, они торопливо вытирают их рукавом. Вот кому ты был по-настоящему нужен! Они знают, что твоя жизнь - их жизнь. Ты умер, и им остается одно - есть рисовую шелуху. Фук, братец! Ты меня слышишь? Я не смешался с траурной процессией, но все же моя душа провожает тебя в последний путь. Я похож на девушку, которая переживает первую любовь. Она притворяется, что не замечает парня, который идет мимо ворот ее дома, а потом долго провожает его взглядом исподтишка. Я поступаю так же. Я стараюсь молчать, когда другие плачут по тебе. Но сейчас, когда все успокоились, я закрылся в комнате, сел за письменный стол и провожаю тебя в мыслях и в душе. Но у моей траурной процессии долгий путь. Я вспомнил все с момента нашего знакомства, до тех пор, как твое тело опустили в могилу. А здесь уже можно поставить точку.
С детства мы были с тобой не разлей вода. Несколько лет мы жили у моей тетушки. Ты снимал комнату в ее доме, а я часто обращался к тебе за помощью. Мы оба понимали, что нам обоим живется нелегко. Но, братец Фук, мы должны быть объективными. Моя тетушка совсем не злая женщина. Она просто много страдала за свою жизнь. Когда человек проливает кровь, чтобы заработать деньги, естественно, что он начинает ценить деньги наравне с кровью. Муж тетушки умер рано. Она так поступала только потому, что берегла нажитое. Ты сам подумай, что может быть хуже одиночества для молодой женщины в расцвете лет? Смирившись со своей участью, она посвятила жизнь сохранению имущества, она не хотела, чтобы добро, нажитое честным трудом, попало в чужие руки. Тетушка уже вся исстрадалась, измучила сама себя. Она ведь жестока и по отношению к себе, что уж говорить о нас! Она скупа, а работы дает много. У нее есть одна отрада - ребенок. Кто-то может подумать, что он ей дороже золота. Нет, может, она им и дорожит, но не настолько, чтобы делать ему послабления. За обедом тетушка дает ему рис с кусочком тофу или с креветкой. Если ему мало, ей наплевать. Он будет есть этот безвкусный рис с соусом из креветок, соленым до тошноты, и все в доме будут есть эту пищу месяц за месяцем из года в год. Ее ребенка уже выворачивает от этой еды, что уж говорить о племяннике и мальчишке-слуге? А ты, наверно, злился на нее, Фук? А я не знал, что делать в такие моменты. Скажу честно, моя тетя считала тебя бесполезнее буйвола, которого ты пасешь. Буйвол стоит денег, и на поле без него никак. Он умрет, и сразу нужно выложить несколько сотен донгов, чтобы купить нового, поэтому люди о нем заботятся. А ты, ты просто обычный человек, букашка. Ты ходишь, сгорбившись, как восьмидесятилетний старик, да еще и втягиваешь голову в плечи. Голова у тебя косит в одну сторону, подбородок топорщится в другую. За твое тощее тело я не дал бы и одного су. Люди думают, что накормить тебя - это добро, за которое воздастся. Ты умрешь, и никто не заметит потери, таких шустрых мальчишек, как ты, тысячи. Ты просто нахлебник… Боже мой! Почему тебя считают нахлебником? На завтрак ты пьешь сырую воду, в обед съедаешь 3 пиалы риса с кукурузой или с бататом, да и на ужин тебе дают жареную кукурузу или клубень батата. Этим ведь не наешься. Ты весь день работаешь, а получаешь в благодарность ругань и пощечины. Даже и поесть толком не успеваешь. Ты встаешь до петухов, засыпаешь под утро. Ты знал, что я слаб и нерасторопен, и ты трудился, не покладая рук, за двоих, ни минуты не отдыхал, возвращался с поля уже ночью. Ты хотел компенсировать свое происхождение старанием, ты хотел услышать от тетушки благодарность за терпение и упорство. Как же тебе приходилось несладко! Зимой мне было особенно жаль тебя, ведь тогда тебя мучили приступы астмы. Каждый вдох давался тебе с трудом. И все равно ты вставал рано, ложился поздно, делал всю работу по дому; но иногда ты надсадно кашлял и шумно выдыхал воздух, как кузнечные мехи, а в глазах мутнело, как у накурившегося лаосского табаку. В такие моменты ты походил на умирающего от холода аиста. Однажды я по-настоящему испугался и сказал тебе: - Ты очень слаб, иди, приляг, укройся циновкой и отдохни немного. Ты болен, тебе никто ничего не скажет. Ты покачал головой и ответил, сдерживая слезы: - Да, наверно, я так и сделаю. Если я болен, то, может быть, мне дадут отдохнуть раз, ну два, а потом подумают: зачем он нам такой? Мне платят не за то, чтоб я лежал, укрывшись циновкой, как старик. Тогда я буду в убыток. Я постоянно думаю о том, что мне здесь дают еду и работу. Я открыл рот, не зная, что добавить. Ты набрал воздуху и продолжил: - Послушай, я еще не все сказал. Разве я могу позволить себе лениться? Твоя тетя и так говорит, что я как кость в горле - чтоб ее вытащить, надо, чтобы вырвало рисом. Неожиданно мы увидели тетушку, и ты поспешно сделал вид, что вполне здоров.
*** Несколько лет спустя мы, не сговариваясь, одновременно покинули дом моей тетушки. Я уехал в провинцию учиться, а ты пошел в помощники к портному, ведь ты был уже слаб, чтоб работать в поле. Хоть мы и не виделись, я получал вести о тебе издалека. Я знал, что у тебя все, в основном, по-прежнему. Ты зарабатывал себе на хлеб: если было что есть сегодня и завтра, то ты был рад… а можем ли мы мечтать о чем-то большем при нашей-то жизни? В позапрошлом году мне сказали, что ты купил старую швейную машинку за 60 донгов, часть денег ты сумел отложить, а 30-40 донгов тебе ссудили за золото. Можно за тебя порадоваться! С тех пор, наверно, дела у тебя пошли в гору. Однажды, когда я заехал в нашу деревню по делам, я увидел тебя в белом костюме из хлопка, гладко причесанным, ты шел в сайгонских сандалиях, поцокивая каблуками. Ты выглядел настоящим щеголем! Я решил поделиться увиденным с соседями. Они посмеялись и сказали мне: - А, этот… Фук что-ли? Что о нем говорить! Он сейчас места себе не находит… Только и думает о том, как бы угодить жене, а она его ругает без конца, да с другими гуляет. Я был поражен услышанным: -Он уже женился? На ком? -На Тхыа, дочери коротышки Тхуана. Огонь, а не женщина! А капризы у нее… Рубашка всегда из дорогого материала, ием белоснежно-белый, шелковые брюки до пят, и связка ключей еще болтается. Госпожа Ли, заместитель деревенского старосты, и то не одевается так вычурно. Даже шансонеткам ее не перещеголять. Так почему же она вышла за Фука? -Да разве собак выбирают?.. чтобы было, понимаешь. Ей, гулящей, только из отцовского дома уйти надо было. Глазами стреляет, щеки румяные, улыбка во весь рот. Подойдет к кому, пошутит и зальется смехом. Она шуры-муры крутит с половиной деревни, мало кто из деревенской верхушки к ней в дом не захаживал. (в оригинале несколько строчек нельзя разобрать) А Фук в ней души не чает: и брюки ей шелковые покупает, и рубашку, и ием у нее из тонкого шелка, и денег дает ей много. Это она его выбрала, а не он ее. Но он значит для нее не больше, чем дохлый червяк, не любит она его. Он сватался пять-шесть раз, никто за него не шел. А все невесты были как на подбор: оторви и выбрось - никто не заметит. А такую красавицу и святой мудрец был бы рад заполучить. Последняя фраза была сказана с насмешкой. Расстроившись, я спросил: -Ну, хоть за то время, пока они живут вместе, она стала серьезней? -Что? Серьезней? Куда уж там… - Нет, я имею в виду… oна исправилась, изменилась в лучшую сторону, или осталась такой же? -Что ты, нет, говорят, все по-старому. Он ей во всем потакает, а она бездельничает целыми днями да ест, муж ей даже одежду стирает. Боже мой! Ну, все, пиши - пропало. Мне аж захотелось закричать. Я знал, что ты человек, который привык терпеть. Когда-то ты заставлял себя работать старательно и упорно, чтобы компенсировать свою физическую слабость, ведь ты хотел добиться похвалы хозяйки. А сейчас ты заставляешь себя терпеть выходки жены, унижаешься перед ней, чтобы компенсировать свою невзрачность и сохранить ее любовь . Добиться похвалы от хорошей хозяйки ой как трудно! Что уж говорить о том, чтобы добиться любви легкомысленной красавицы! Боже, небо поступает несправедливо, когда создает красоту и уродство. Люди любят все красивое, ненавидят уродливое, и в этом кроется большая несправедливость. Когда я жалел тебя, я истязал себя чуть ли не до потери рассудка, я был близок к тому, чтобы сойти с ума. Я долго не ездил в деревню, а вернулся сюда уже старым. Я почти позабыл тебя. Нет, я не из тех людей, которые быстро забывают о дружбе, но сейчас у меня жена, ребенок, семья. У меня столько забот! Они занимают все мое время, и я вынужден жить как эгоист. У меня нет ни минуты свободной, чтобы подумать о друге детства, которому тяжко живется. Известие о твоей смерти было как гром среди ясного неба. А то, как ты умер… ты болел четыре месяца. Астма опять напомнила о себе, как и каждый год, но на этот раз все было очень серьезно. Ты сделал последний выдох - и все. Отложенные деньги постепенно таяли, а вскоре и кончились совсем. Швейную машинку тоже пришлось продать. А твоей красавице-жене и двум бойким ребятишкам все равно нужно было есть и тратить деньги, носить белоснежные нагрудники и шелковые брюки до пят. Ты уже не мог обеспечить все это, но нашелся парикмахер, который смог дать это твоей жене. И она оставила тебя умирать в муках. Твои сыновья, печальные и слабые, как увядшие листы, смотрят на тебя бешенными от голода глазами и часто зевают. В твоем доме сыро и темно, везде запах астмы, все разбросано, полно комаров и мух. И только у мух здесь бодрый вид, только они выглядят сильными и активными в этом слабом мире, погружающемся в царство мертвых. Соседи слышали, как ты тяжело дышал, стонал, кряхтел, чмокал губами. У тебя пересыхало во рту, и ты хотел ощутить вкус жизни? Иногда ты силился открыть помутневшие глаза и смотрел то на детей, то на дверь. А на улице было так хорошо! Сияло солнце, воробьи чирикали и ссорились, как дети, копирующие взрослых. Они угрожали, язвили, перебивали друг друга, весело щебеча. Самки и самцы подзывали друг друга, а птенцы играли в догонялки. Цикады перекрикивались между собой. Господи! Как жить-то весело! Да здравствует бурная и радостная жизнь! Пространство вокруг нас - это оживленная и шумная толпа. Ты лежишь в доме, как покойник в холодном гробу, и размышляешь: " Я не имею никакого отношения к этому веселью". Твои глаза постепенно закрываются, и свет в них тускнеет, веки набухают. Они закрывают от тебя этот мир, чтобы показать мир иной. Откуда-то издалека ты услышал звук барабана с театрального представления тео . И ты вспомнил деревню во время народных гуляний. Все собираются около общинного дома… а твоя жена смеется в окружении деревенских балаболов, которые говорят ей фривольности. А ты лежишь дома, как сирота, обмахиваешь веером спящих детей, баюкаешь их своим сиплым голосом, когда они просыпаются и отдыхаешь, если их дыхание выравнивается. Ты перенес все эти невзгоды и ни разу не пожаловался. И сейчас, когда ты на пороге смерти, твоя жена даже не вспомнила о тебе, и ты задыхаешься от отчаяния и досады. У тебя в горле ком. Иногда он отступает, и ты хрипишь еще сильнее. Твою грудь будто придавило каменной плитой, на лбу выступил пот, мокрота с бульканьем течет изо рта, руки и ноги начинают холодеть. Ты умираешь! Ты умираешь! Ты уже не дышишь. Ты в панике пытаешься открыть глаза, сделать усилие, чтобы поднять ресницы, но они уже очень тяжелы. Ты ищешь взглядом детей, бормочешь что-то невнятное. В этот момент за бамбуковой перегородкой послышался шум. А! Это вернулась твоя красавица-жена! Странно: ты впал в забытье и опустил веки. Ты не хочешь смотреть ей в глаза? Но она уже села на край постели и смотрит на тебя притворно-печально и зовет тебя слащавым голоском: - Милый мой! Ты медленно открыл глаза и вытаращил их, желая выплеснуть на нее всю боль. О чем думала она в этот момент? Неизвестно, но несколько слезинок выдавить смогла. Она положила руку тебе на грудь и скорчила плаксивую мину. -Милый мой! Милый мой! Она закричала это не своим голосом, и ты всхлипнул. У тебя потеплело на душе. И тебе захотелось ее простить, простить ей все. У тебя по щекам побежали слезы. -Милый, милый, почему так получается? Ты завертел головой… но не от злости, а от отчаяния. Ты знал, что жить тебе осталось недолго. Тебе было жалко жену и свою жизнь. Но сочувствие жены и детей - искреннее или притворное, неважно - вдохнуло в тебя силы. Ты опять заговорил: -Я умру. Все равно я умру. Я только хочу попросить перед смертью че из черных бобов. Если есть, принеси мне в чашке, чтоб я утолил жажду и спокойно умер. -В доме нет сахара, да и приготовить я уже не успею. Я пойду куплю тебе на улице. Она схватила чашку и торопливо выбежала из дома. Ты услышал шелест ее платья и топот ног. Никогда еще она не была так добра к тебе, и ты позабыл все проступки, ты уже думал, что она всегда была так же добра. Чувство жалости к себе стало еще сильнее. Господи! А если бы ты все-таки съел это че? Кто знает, может, ты утолил бы жажду и выжил? Но твоя жена ходила слишком долго. Он, наверно, кого-то встретила по дороге и забыла о тебе. Или кто-то помешал ей исполнить последний долг перед обожающим ее мужем? У тебя уже не осталось сил ждать. Смерть отступила на мгновение, и опять начала действовать. Она подкрадывалась медленно-медленно, смерть обняла стопы, затем бедра, живот, грудь…Тебя опять охватила паника, ты не отводил взгляда от двери, но все равно ты уже не мог четко видеть. Свет стал меркнуть. Все вокруг качалось, как при шторме. В глазах рябило, все застилал туман. Границы между предметами стерлись. Правильно? Разве не так? С досады ты поперхнулся, хотел крикнуть, но не получилось; ты хрипел от удушья, мокрота забила дыхательные пути, и ты задыхался. Ты тревожно заметался из стороны в сторону. Вот и все! Ты уже умер! *** Сейчас ты слушаешь тишину, тебе надоело слушать насмешки жизни над собой. Твои глаза укрыла темнота, в этом мраке ты можешь долго искать причины своего жалкого существования. Тебе уже неинтересно то, что происходит в нашем мире. Вот так, Фук! Теперь ты просто отдохни. Наша прошлая жизнь стала просто историей. Мы страдали, досадовали, мечтали, страстно чего-то желали, отчаивались, и все равно надеялись, и всегда нужно надеяться. Смутные времена не могут длиться вечно. Будущее должно быть более светлым. Вот уже и забрезжил рассвет. Новое солнце взойдет и над твоей могилой, и над твоими осиротевшими детьми. А друг возьмет твоих детей за руки и приведет их в новую, красивую жизнь. Нет данных |
